- «Лучшее противоядие от любой чумы - благородство сердца, любовь к человеку и сила духа» (с.75).
- Моника Фелтон и ее друзья «практически формировали» мое политическое образование в этой стране (Индии - Л.Ш.) (с.78).
- Я дралась с моим другом, доктором Кришнаном, в салоне Фелтон «на кулачках» и «положила его сразу на обе лопатки».
- Я была корреспондентом «Правды», а Косыгин, прочтя мою книгу, сказал: «Слава Богу, есть кому вручать заслуженную награду».
- Крупнейшая поэтесса Узбекистана Зульфия всего навсего «певица из восточной республики».
- В Мадрасе я познакомилась с Радж Капуром, который бросил жену, т.к. для него настало время брахмачари.
- Оказывается, я жила 26 лет за рубежом и выпила целую цистерну водки.
- «Существование Московского общества Рерихов обеспечивалось полотнами, принадлежавшими центру Рерихов» (с.140).
- Великий Гималайский хребет находится в Ладаке в районе ледника Сток (с.220).
Стоп. Полагаю, достаточно. Список подобных «открытий» можно продолжать до бесконечности. Хочу извиниться перед мертвыми и живыми, упомянутыми в этой «книге», благодаря именно мне, за информацию о них, до неузнаваемости искаженную автором.
В рецензиях на обычные книги анализируется часто их язык. Здесь это сделать крайне трудно. Можно только отметить, что язык самого автора и язык «героя» один от другого практически не отличаются. По праву «героя» я отказываюсь от языка, навязанного мне автором, ибо там встречаются часто выражения, к которым я не имею никакого отношения. Некоторые из этих «перлов» хотелось бы процитировать. Те, кто хорошо меня знает или часто слышит, поймут, что это не мое:
- «Я долго потом ходила с зажатыми от бессилия кулаками и скрежетала зубами».
- «И тогда от негодования аж сжались кулаки».
- «Я стояла в этой толпе, сжавшись в комок от жалости к этому беззащитному существу, моля Всевышнего о милосердии».
- Проводник понял «куда мы влипли, и дал деру».
- «У меня глаза, наверное, в этот момент красноречиво вылезли из орбит».
- «Немцы отличаются маниакальной исполнительностью».
- «Он швырнул ее (газету - Л.Ш.) в дикой ярости чуть ли не в лицо», и «опять разразился руганью». (Бедный Гавриил Исаевич Каверин, воспитанный и образованный человек. Бедный «герой», доведший его до такого умопомрачения - Л.Ш.).
- Святослав Николаевич Рерих говорит искусствоведу Семену Ивановичу Тюляеву (в моем изложении): «По какому праву Вы врываетесь в мой дом в такой поздний час?» (с.88).
А вот некоторые образцы авторского языка в отредактированной самим автором книге.
- «Читая тетрадь лекций, в некоторых местах вдруг резко менялся стиль повествования» (с.41). Как ни вспомнить чеховскую «Жалобную книгу»: «Проезжая станцию, у меня слетела шляпа».
- «И хорошо, что Всевышний ограничил радиус действия этой богини. Ведь Л.В. старалась опять не ради себя, а ради того племени и нас, обремененных цивилизацией, чтобы показать, что такое культура, истинный дух жизни, который и есть Бог» (с.65).
- «В одном из поединков с разбушевавшейся океанской стихией переломилась ведущая мачта клипера, и новый хозяин стал использовать ее в качестве бригантины» (с.80).
- «Я представляю, по какому «лезвию бритвы» тебе пришлось тогда пройти и провести за собой всех членов правления» (с.85).
- «И главным учителем, с которым они стали большими друзьями, поскольку встретившись, тот сразу понял, с кем имеет дело, и повел ее в те знания, что имел сам, был Дьяков Алексей Михайлович» (с.43).
- О моем предисловии к «Общине»: «В этом предисловии она коротко расскажет нам то, что в свое время сокрыли от народа советские дипломаты и светила культуры» (с.49).
- «Ведь дух в «зерне своем» остается неизменным, он накладывает свой отпечаток на материю» (с.57).
Пора на этом остановиться: подобные выражения можно найти на каждой странице.
Чтение книги Бибиковой превратилось для меня в мучительный процесс, похожий на страшный сон, который тебе снится и который ты не в силах ни изменить, ни остановить. Перед глазами идут какие-то бредовые сюжеты, к которым ты имеешь отношение только потому, что видишь это. Все отражено в чудовищно кривом зеркале, где малое преувеличено, а большое и вовсе отсутствует. И постепенно становится ясным, что ты никогда этого не делала, а делала совсем что-то другое, никогда этого не говорила и никогда такого не думала.
К середине книги я поняла, что одиозное название «Я - Шапошникова» должно быть заменено другим, не менее одиозным - «Я - Бибикова». И не только потому, что автор пишет так много о себе, а потому, что ее собственное духовное пространство так заполнено самой собою, что каждого, кто в него попадает, случайно или намеренно, она определяет только собою. «Герой» поступает так, как думает и делает сам автор. Бибикова словно «приватизировала» мою жизнь, подвергла ее вивисекции и сложила ее заново, по собственному плану и разумению. При таком «творческом методе» оценить литературные достоинства «книги» или ее документальную солидность просто невозможно.
