Высказывания автора звучат современно: "В настоящее время, когда расчлененное человечество дошло до преступности и взаимные отношения народов угрожают небывалыми в истории катастрофами, наука выполнила бы свою миссию, если бы приложила все усилия, чтобы лабораторно доказать единство жизни и существование всеобъединяющей жизненной энергии. Внедрение в сознание человечества мысли, что народы, несмотря на различные цвета кожи, являются носителями искры той же единой земной жизни и подвергнуты общей карме, придало бы их взаимоотношениям другие, гуманные формы содружества и спасло бы мир".
Катрина Драудзинь нашла себя в Обществе Рериха. Но вдруг удар – 28 марта 1934 года из жизни ушел доктор Феликс Лукин. Его смерть глубокой болью отразилась в сердцах всех, кто его знал, любил и сотрудничал с ним.
Уже спустя месяц после смерти доктора Ф.Лукина у правления Латвийского общества имени Н.Рериха возникла идея создать книгу воспоминаний о Феликсе Денисовиче на латышском языке. Инициатором издания стал поэт Рихард Рудзитис. Ему помогала переводчица Мэта Пормале (письма, посвященные памяти первого президента Общества, приходили из многих стран мира на разных языках), от всей души помогала Катрина Яковлевна, призывая коллег и друзей Общества писать свои воспоминания. Эту инициативу поддержала семья Рерихов и их секретарь Владимир Шибаев. Книга "Свет Сердца" была издана в 1937 году в издательстве "Угунс". Цитирую фрагменты из воспоминаний Катрины Драудзинь под названием "Идущий необычным путем" (стр. 64-65):
"Обычно нужны долгие годы, пока выкристаллизуется в человеческой памяти духовное лицо выдающейся личности и получатся его ясные очертания. Но в период ускоренных перемен нашего века, когда столетие проживается в пять лет и даже в три года, когда ушел от нас доктор Лукин... Я не ставлю себе целью выразить значение и заслуги доктора Ф.Д.Лукина, как в медицине, так и в Обществе. Мое желание пробудить лишь в памяти то самое сокровенное и существенное, которое в моем разумении в последние годы особенно ярко характеризует доктора Лукина как человека духа. Это его скрытое от посторонних глаз качество проявлялось в неустанной, настойчивой и суровой борьбе самого с собой. Быть объективным самим перед собой – это не только великое искусство, но и достижение духовного подвига... Будучи на лечении в Давосе, он сам признавался: "Целыми днями, находясь в постели, было достаточно времени для размышлений. Вся до этого прожитая жизнь вновь прошла перед глазами. В минуты отчаяния, я искал в себе точку опоры, высший смысл. И пришел к выводу, что он находится в иных измерениях..."
Когда я писала эти строки, чувствовала себя на его месте, и его откровение подтверждало мне открытую им истину..."
Вторая половина 30-х годов была расцветом деятельности Латвийского общества имени Рериха в Риге. В это время музей обогатился ценными экспонатами. В его экспозицию, помимо картин Николая и Святослава Рерихов, входили и выдающиеся работы латышских коллег Николая Константиновича по Академии художеств. Работало издательство "Угунс". Наряду с произведениями Живой Этики, стали публиковаться авторские труды по восточной философии. Расширялись связи Латвийского общества с единомышленниками из других стран.
Официально прервавшее свою деятельность по "приказу свыше" в 1940 году, Латвийское общество имени Рериха в нелегальном положении продолжало работу. Для Катрины Драудзинь, как и для большинства членов Общества, роковым оказался 1949 год. Начались поголовные обыски, аресты. Рериховцев судили заочно – тайным совещанием в Москве. Их разбросало по лагерям Заполярья и Средней Азии.
К.Драудзинь пришлось прервать свой труд по Живой Этике. Усадьба "Лачплешос" была разграблена, пропало много книг, рукописей и писем Елены Рерих.
В эти скорбные годы я и познакомилась с нею в инвалидном лагере Абезь Интинского района. Это была худощавая старушка невысокого роста, в очках. Она ни на что не жаловалась и все невзгоды лагерной жизни (а их было так много) переносила мужественно. Поражали ее отзывчивость и доброта, которые согрели и меня.
Мне – 17 лет... Обуреваемая отчаянием безысходности и страха смерти я была готова совершить безрассудный поступок... И она, уравновешенная, мужественно переносящая все лишения – протянула мне руку помощи, открыла путь к учению Живой Этики, объяснила закон кармы и сущность испытаний, обогащающих опытом и мудростью. Уже тогда я поняла, что без лагерных испытаний не смогла бы стать искусствоведом и писательницей, заглянуть в души других людей...
И можно было меня понять – я впервые была оторвана от матери. Срок предельный – 25+5, переписка и посылки ограничены двумя разами в год. Безысходность, грубость, жестокость. И вдруг – проникновенные слова, внушавшие надежду и веру в то, что все еще впереди. Только в это нужно сильно верить и посылать миру свои добрые, искренние мысли, приходить на помощь страждущим, больным. Эти советы помогли мне решиться пойти работать в инфекционный изолятор. Драудзинь сказала: "Мы верили в вас и мысленно поддерживали вас". Когда меня весной 1955 года досрочно освободили с запретом жить в Риге до амнистии, Катрина Драудзинь предложила мне прописаться у нее в Юмправе. На прощание она сказала: "Как хорошо, что вы освободились в марте. У меня в "Лачплешос" уже цветут подснежники".
