Они вместе участвовали в Центрально-азиатской экспедиции и прошли по неизвестным тропам Трансгималаев. Тяжёлые переходы, нападения разбойников, препятствия, чинимые английскими властями, чуть было не приведшие к гибели экспедиции, — всё это требовало не только выносливости, но и незаурядного мужества. «На коне вместе с нами, — пишет Рерих, — Елена Ивановна проехала всю Азию, замерзала и голодала в Тибете, но всегда первая подавала пример бодрости всему каравану. И чем больше была опасность, тем бодрей, готовней и радостней была она. У самой пульс был 140, но она всё же пыталась лично участвовать и в устроении каравана, и в улаживании путевых забот. Никто не видел упадка духа или отчаяния, а ведь к тому было немало поводов самого различного характера»[3].
В 1928 г., после завершения экспедиции, Рерихи создали в долине Кулу Институт Гималайских исследований. Елена Ивановна стала его почётным президентом-основателем. И тут ещё раз можно удивиться. Тонкий знаток искусства, уникальный философ, она довольно легко ориентировалась в научных проблемах, которыми занимался Институт, и часто направляла их с мудростью хорошо подготовленного учёного. Её мысль всегда была устремлена в будущее, и она мечтала о том, что в долине когда-нибудь вырастет город Знания, который превратится в международный центр научного сотрудничества.
Рерихи прожили в Индии многие годы. Стремясь вернуться в Россию, они так и не смогли этого сделать[4]. Там, в Гималаях, они пережили Великую войну, стараясь помочь, чем возможно, своему народу. В 1947 г. умер Николай Константинович. Елена Ивановна потеряла не только супруга, но и многолетнего сотрудника, чьё творчество было нераздельно слито с её мыслями, с её трудом. Она покинула долину в Западных Гималаях и поселилась со старшим сыном в уже упоминавшемся мною Калимпонге.
Там из окон небольшого домика, который они сняли, она видела сверкающие снега священной Канченджанги и вдыхала терпкий запах хвойных деревьев, окружавших двор. Наверху, в тесной мансарде с косым потолком, стоял письменный стол, за которым она неустанно продолжала работать, позволяя себе лишь короткие вечерние прогулки. Она работала над книгами «Живой Этики», или «Агни Йоги». Собственно, с них уже начинается второй, более высокий виток её жизни. Этот виток неожиданно отрывает нас от земли и выносит в просторы того незнакомого нам Космоса, неизбежность которого тогда, в двадцатые годы, предвидели лишь отдельные учёные, такие как Циолковский, Вернадский, Тейяр де Шарден...
Процесс познания человеком окружающего мира в каждом веке, в каждой эпохе имеет свои особенности. На долю ХХ века их тоже выпало немало. Однако одна из них заслуживает специального внимания. Чем больше наша мысль устремлялась к этому незнакомому Космосу, тем ближе и необходимей становились древние забытые прозрения.
В них мы неожиданно для себя обнаружили ту информацию, о существовании которой не подозревали в предыдущий век научного рационализма. Природное стремление к синтезу чётко обозначило тенденцию соединения этой древней мысли, пришедшей к нам с Востока, с достижениями современной науки, которая благодаря новым своим открытиям стала утрачивать наивный рационализм. Но только этим ХХ век не ограничился. Во времени и пространстве человеческой истории и космической эволюции он оказался переломным. Эту особенность нашего века обусловили предыдущие культурно-духовные накопления человечества и бурное развитие его энергетических процессов. Иными словами, в ХХ веке мы подошли к новому витку своей космической эволюции и начали восхождение по той крутоподнимающейся прямой, которая связывает в спирали два витка — предыдущий и последующий. Эта часть спирали представляет собой наиболее тяжёлую область эволюционных перегрузок. Здесь трудно удержаться и легко «сойти с круга». Преодоление переломной части эволюционного пути требовало не только соответствующих знаний, но и осознания происходящего. Книги «Живой Этики», появившиеся в начале 20-х годов, давали людям это осознание и указывали пути преодоления. Однако публикация этих книг для человечества в целом прошла тогда незамеченной. Земля продолжала вращаться, солнце светить, жизнь, казалось, шла своим намеченным путём. Но ещё до появления первой книги «Живой Этики» откуда-то, из глубин времени и пространства, пошли странные и неясные предупреждения, похожие на древние пророчества:
Когда посеянные ветры обратятся в бурю.
Когда речь людей наполнится бессмысленными словами.
Страшитесь, когда в земле кладами
захоронят люди свои богатства.
Бойтесь, когда люди сочтут сохранными
сокровища только на теле своём.
Бойтесь, когда возле соберутся толпы.
Когда забудут о знании.
И с радостью разрушат узнанное раньше.
И легко исполнят угрозы.
Когда не на чем будет записать знание ваше.
Когда листы писаний станут непрочными,
а слова злыми. Ах, соседи мои!
Вы устроились плохо. Вы всё отменили.
Никакой тайны дальше настоящего!
И с сумою несчастья вы пошли
скитаться и завоёвывать мир.
Ваше безумие назвало самую
безобразную женщину: желанная!
Маленькие танцующие хитрецы!
Вы готовы утопить себя в танце.[5]
«Живой Этике» был свойственен целостный подход к осмыслению явлений природы и духовно-культурной эволюции человечества. В книгах содержался также синтез древней мысли Востока и новых научных достижений. Причём он был таким естественным и гармоничным, как будто плавно вытек из какого-то неведомого нам Источника. Возможно поэтому ряд положений «Живой Этики» опередили научную мысль нашего времени. В этом опережении заключалась та мудрая сила духовного ускорения, которая облегчала восхождение по спиралям космической эволюции.
