Приехав в консерваторию, мы поспешили занять свои места в зале, предпочитая толчее в фойе вид сцены с лежащими на полу и стульях инструментами, к которым еще не прикоснулась рука мастера, полными скрытой таинственной мощью. Предвкушая скорое начало, мы молча наблюдали, как зал постепенно наполнялся людьми. В этот момент мне казалось, что есть что-то, что объединяет нас. Каждый на время ушел от своих больших и малых забот и, облачившись в лучшие свои одежды, принес сюда лучшие свои желания и мысли. Жажда праздника для души, чего-то утонченного и возвышающего нас над убогим, тусклым и бесцельным существованием окружающего большинства, инстинктивный поиск защиты своего сознания от чего-то мрачного - вот что объединило нас в этом зале.
Неожиданно мое внимание привлек блестящий молодой человек, в дорогом костюме и модном галстуке. Лицо его выражало глубокое удовлетворение своей персоной и легкое презрение к окружающим. По всему видно было, что ему еще не доводилось знакомиться с музами Бетховена и здесь он оказался совершенно неожиданно для себя, сопровождая свою даму. Такое приключение возвышало его в собственных глазах и он был весьма доволен собой. Завтра будет что рассказать друзьям.
Изголодавшаяся по прекрасному, публика тепло встретила музыкантов и дирижера. Погас свет, и после нескольких мгновений абсолютной тишины полились струи звуков. Я физически почувствовал странное сладостное напряжение в центре груди. Казалось, что грудь моя расширяется, наполняясь теплом. Я явственно ощущал, что надуваюсь, как воздушный шар, и это необъяснимое явление наполняло меня блаженством. Через некоторое время подобное ощущение охватило затылочную часть головы, а затем приятное напряжение заполнило гортань. Внутри меня возникло несколько независимых очагов физического присутствия во мне неизвестной силы, которая сообщала мне умиротворение, возвышенную радость и любовь ко всем окружающим. Мне показалось, что я осязаю воздух вокруг себя, но не кожей, а как-то внутренне, словно нервы мои протянулись за пределы моего тела в окружающее пространство, и я чувствую его как себя, как нечто упругое. Наконец что-то похожее на сладкую боль проснулось в самом сердце и тонким ручейком полилось из него. Я думал, еще немного - и я всплыву со своего места в воздух и растворюсь подобно облачку в звуках оркестра.
Оркестр раскрывал передо мной таинственную неведомую жизнь, словно какая-нибудь древняя колдовская книга, только вместо букв и слов я впитывал в себя различные сочетания звуков. В партиях флейт и скрипок слышались голоса невидимых людей, их мысли и чувства, которые то объединялись друг с другом в нежнейших тонах, то начинали яростную борьбу с неумолимыми природными стихиями, звучащими в унисон с трубами. Героическая поэма об истории человеческих чувств, полная драматизма и несломимой воли и веры, развертывалась в величественной симфонии. Меня захватывали то волна мужества и восторг самопожертвования, будто я бросался на татар в первом ряду русского войска, то наваливались горечь утраты чего-то любимого и пронзительная тоска от окружающего несовершенства, которые сменялись зарождающейся надеждой.
Весь спектр человеческих чувств проходил через меня, я чувствовал себя так, будто находился в доменной печи или в центре молнии.
Временами оркестр начинал казаться мне фантастическим живым существом, партии различных инструментов выполняли свою особую и важную роль в этом организме. И я, сливаясь с этим существом, становился частью его и им самим.
Из зала консерватории я вышел потрясенным. Олег был тоже очень взволнован. Обсуждать ничего не хотелось, каждому нужно было побыть наедине со своими чувствами. Приехав домой, мы почти сразу легли спать.
Ночью мне приснился удивительный сон. К нам в комнату входит дирижер в элегантном фраке и приглашает меня следовать за ним. Я охотно повинуюсь, и мы вдруг оказываемся в просторном зале с винтовой лестницей в центре, уходящей куда-то вверх. Вокруг сидели музыканты. Каждый из них сосредоточенно смотрел на стоящий перед ним пюпитр и исполнял свою партию незнакомого мне произведения. Я некоторое время стоял, наслаждаясь спокойной мелодией. Затем обнаружил, что не было двух скрипок, исполняющих одну и ту же партию, а некоторые инструменты были совершенно не слышны. Внешне казалось, что они участвовали в игре оркестра: музыканты раскачивались в такт музыке, и лица их выражали игру сильных эмоций, - но при этом инструменты их оставались беззвучными. Я с удивлением обернулся на своего провожатого. Тот внимательно наблюдал за мной и, улыбнувшись на мое замешательство, жестом пригласил меня подняться по лестнице. Я автоматически подчинился ему. Мы поднялись на несколько ступеней и, к моему изумлению, звучание оркестра сильно изменилось. Вместо приятной успокаивающей мелодии гремела отвратительная, раздирающая ухо, какофония. Флейты простуженно хрипели, а скрипки визжали, как деревообрабатывающий станок.
- Таковы акустические особенности зала, нужно подняться еще выше, - пояснил мне дирижер.
Мы поднялись еще выше, и я услышал удивительно красивую и гармоничную симфонию. Музыка была намного богаче прежней. Теперь я слышал игру тех, неслышимых раньше, инструментов. Звуки их были необычайно тонки и волнующи. Меня удивила еще одна перемена в оркестре - альты, вернее то, что внизу я принял за альты, издавали сейчас более низкий и густой звук, да и другие инструменты изменили свой тембр, а некоторые я вообще перестал слышать.
