Бекрицкая Майя Петровна:
— Если перед вами раньше выступали профессионалы, люди, которые продолжали свою работу на уже выбранном раньше пути, то мне пришлось всё постигать сначала. А началось всё 2 октября, когда мы, закончив учредительное собрание, шли по Гоголевскому бульвару, у Людмилы Васильевны был скромный букет гвоздик необыкновенного розового цвета.
Тогда я была, что называется, немым свидетелем, и только задавалась вопросом: какое отношение я имею ко всей этой истории? Дело в том, что на учредительном собрании кто-то вышел из ревизионной комиссии и меня туда по этой причине включили. Но до этого меня заинтересовал ещё один вопрос, который был в Уставе, представленном на этом собрании. Меня заинтересовала такая фраза: «Космическая эволюция человечества». Я спросила у своих близких друзей: что это такое? Но они пожали плечами, хотя долго и много занимались Живой Этикой, встречались со Святославом Николаевичем... И тем не менее, полного и образного ответа я не получила.
Когда меня, сначала временно, взяли на работу в Центр, я пришла в это здание, где уже было много «деловых людей», и что-либо понять в этой ситуации было сложно. Потом Людмила Васильевна уехала за наследием, и стало ещё сложнее. Мне пришлось столкнуться с целым рядом лиц, которые предали дело. Одним из таких сильнейших ударов была Юферова, председатель ревизионной комиссии, искусствовед. Мы были с ней на «ты», знали друг друга раньше, и было как будто всё нормально, но накануне подведения итогов, я неожиданно, по приглашению, уехала в Индию. Мне предстояла встреча со Святославом Николаевичем, и я поняла, что единственной сферой, где я могу быть полезна, — это люди, которые будут приходить сюда, рериховские общества, и мне надо было задать Святославу Николаевичу в связи с этим необходимые вопросы. Я использовала эту возможность.
Когда я прилетела в Москву, мне на стол положили выводы ревизионной комиссии. Когда я их прочла, у меня волосы встали дыбом. Говорю: «Что же это такое, что вы тут написали? Это не соответствует действительности». Все выводы комиссии были обрушены на Людмилу Васильевну. Она же в это время отсутствовала. По чисто формальной причине её не было на месте и всем руководил Житенёв. Нас было четыре человека в ревизионной комиссии. Но только Поповкина-Колонтай Рита Александровна и я написали, что мы категорически против тех выводов. А Юферова и Старшов, два других члена комиссии, уже передали эти выводы заинтересованным лицам (назовем их так), минуя правление.
Я до последнего момента верила в Рыбакова, и Людмила Васильевна не пыталась меня разуверить. В этом заключен великий опыт жизни. Потом я выяснила, что Рыбаков склонен ко лжи, хотя ситуация, где это проявилось, была малозначимой. И то, что предчувствовала и провидела Людмила Васильевна, было правдой. Человек хотел забрать часть наследия и просил об этом Святослава Николаевича, но, безусловно, Святослав Николаевич был гораздо мудрее, чем многие думали. Это был 1991 год.
Много людей ещё приходили во имя своё, пытаясь подстраиваться, встраиваться в наши ряды. Если рериховские общества поднимут свои архивы, то станет ясным: всё, что исходило из Центра, всё было правдой, будь то положительные или отрицательные события — всё было правдой.
Готовясь к этим юбилейным торжествам, погружаясь в архивы тех лет, вновь и вновь убеждаешься в правоте и мудрости того, что делала тогда и делает сейчас Людмила Васильевна, поражаешься ее поистине бесконечному мужеству. Нам надо ещё много работать, так как десять лет — это ещё разминка, детский возраст. Новый качественный рубеж, на который сейчас переходят рериховские общества, обязывает всех нас ко многому.
Крамп Эдуард Русланович:
— Я впервые появился здесь, в Центре, в июне 1990 года. Я тогда жил в Таллинне и это была одна из самых первых моих поездок в Москву. Тогда я привез в Москву первые изданные нашим обществом репродукции. Людмилу Васильевну я тогда вообще не видел, она была в отъезде и первое, что я услышал, входя во флигель, была «матросская ругань». Ничего подобного услышать в этих стенах я, конечно, не предполагал. Тогда здесь ещё работала член эстонского общества Тоотс Наталья Александровна. Вид у нее был очень запуганный, и когда я зашел к ней в кабинет, она тихо шепотом спросила: «Что тебе надо?» Я сказал, что привёз репродукции Н.К. и хотел бы передать их Фонду. Она сказала: «Сиди тихо и никому не показывайся». Потом пришёл какой-то человек и спросил: «Что у вас?» Мы долго-долго писали с ним какие-то бумаги. Там, где сейчас находится касса, сидела девица с дымящей сигаретой, окруженная штабелями пустых бутылок. Впечатление было жуткое. Потрясенный всем этим, я вернулся в Таллинн.
Потом позвонила Майя Петровна Бекрицкая и пригласила меня на работу. Так как у меня было бухгалтерское образование, я стал работать бухгалтером. Это был конец 90-го года. Обстановка в Центре была, прямо скажем, ненормальная. Собирались группы людей. Они озирались и о чем-то перешептывались. В то время я работал бухгалтером-кассиром, а возле кассы было одно из укромных мест, где собирались главные заговорщики. Видя эту обстановку, мы (Андрей Миллер из Таллинна, Сергей Калёнков и я) собрались как-то в кабинете Людмилы Васильевны, чтобы поговорить об этом.
