Это первое сильное впечатление. Второе, не менее сильное, у меня было тремя годами позже. Вы слышали из хроники, которую нам показывали, что было принято решение Совмина о том, что предшественник наш по этому зданию — Минтяжмаш — должен был отреставрировать здание в течение двух лет.
На это выделялись средства, но всё было замечательно только на бумаге. Сделано ничего не было. Все, что было ценного (двери, дубовый паркет, ручки от дверей и т.д.), всё было увезено. Тогда Людмила Васильевна сказала, что будем организовывать музей во флигеле, хотя мы сами там буквально «сидели друг на друге». В общем, освободили ту часть, где сейчас магазин.
Но легко сказать — организовать музей. Это был конец 1992 — начало 1993 года. Вы представьте: денег нет, ничего нет, всё делали сами. Вот Калёнков Серёжа разработал способ изготовления витрин (взять на прокат витрину стоило 200 000 рублей), сами красили, штукатурили и т.п.
В январе 1993 года пришло печальное известие о болезни Святослава Николаевича. Людмила Васильевна уехала на похороны, но мы продолжали трудиться. Приехав после похорон, Людмила Васильевна сказала, что Музей будет открыт. И в этом крошечном помещении мы просуществовали почти полтора года. Он, кстати сказать, пользовался большой популярностью. Сюда приезжало много народу, были большие экскурсии. На открытие приезжал М.С.Горбачёв. А началось с того, что к нам стали приходить школьники, причем самых разных возрастов. Гидами мы были сами, организовывали дежурства и т.п. Около полутора лет мы там жили, потом переехали на первый этаж, а затем переселились в эти грандиозные палаты.
Роттерт Татьяна Георгиевна:
— Когда мы встретились с Людмилой Васильевной и начали разговаривать конкретно, я сказала, что я зануда и не умею философствовать, а работать я могу. «Хорошо,—сказала Людмила Васильевна. — Философов у меня много», и приняла меня. И тут первое, с чем я столкнулась, — что надо устраивать праздник. Это была первая презентация: 9 октября 1990 года. У нас ничего не было, первое время (года два) мы жили «на шее» у Академии художеств, начиная с того, что я оттуда привозила витрины, и кончая бумагой и скрепками. Достали мы витрины, показали большие картины из серии «Гималаи», на открытии был М.С.Горбачёв.
Но для меня это запомнилось ещё одной стороной: была экспозиция, было всё в порядке, я звоню Людмиле Васильевне, а она говорит: всё в порядке, несите всё в запасник, в запаснике лучше сохранится. И со слезами на глазах я всё перетащила в запасник, а на другой день обратно. И тогда был наш первый праздник.
После этого у меня начались «жуткие будни», у меня оказался сундук с картинами из серии «Гималаи», и все без названия. Для того, чтобы записать их в инвентарную книгу для организации выставок, для страхования, мне пришлось всё это как-то называть. Я в ужасе бегу к Людмиле Васильевне, а она говорит: «Называйте, как хотите, — войдёте в историю». И сегодня 400 с лишним картин с моими названиями гуляют по свету.
Потому нас была первая выставка на ул. Горького, и мы страшно боялись, чтобы не украли картины. Потом была совершенно невероятная выставка в Академии художеств. Время её проведения совпало с путчем. Мы сидели там и не знали, что нас завтра ждёт: открытие выставки или контрреволюция. Потом были ещё выставки, но на эту выставку был огромный ажиотаж. Ничего подобного я не помню с 1974 года, когда была выставка в Академии художеств, посвященная 100-летию со дня рождения Н.К.Рериха.
Тут сидит наш реставратор Галина Захаровна Быкова. Когда была выставка в Академии художеств, мы с ней только знакомились. И она принесла к нам отреставрированного ею «Ледяного сфинкса». И не хотела отдавать, пока я не напишу расписку, хотя эта была наша картина, она только брала её на реставрацию. Потом мы этот эпизод вместе вспомнили и посмеялись.
У нас три музея по времени: первый — маленький, который был предметом нашей невероятной гордости; второй — музей, по которому водили экскурсии: это уже был настоящий музей, с залами, нужной высотой и другими необходимыми вещами, и наконец — третий музей. Два года назад мы его открыли уже в этих залах.
Должна сказать, что будучи в Германии, я была в двух музеях, построенных по последнему слову современной музейной техники: в музее прикладного искусства в Берлине и в музее янтаря. И, вы знаете, туда приходишь, и хочется уйти. Там холодно, там неуютно, там ничто не располагает к пребыванию в музее. И вспоминаю наши музеи. Когда посетители приходят сюда, они находят здесь уникальное соотношение искусства, архитектуры и человека. Концентрируясь вместе, это рождает необыкновенный внутренний подъем и удивительную атмосферу истинного музея. Недаром люди отмечают необыкновенную теплоту всего этого пространства.
Теперь мы вступили в новый качественный этап: мы сделали тематическую выставку, посвящённую 125-летию Н.К.Рериха, где принимали участие также картины Святослава Николаевича, и всего за два месяца до открытия начали поступать работы Юрия Николаевича Рериха. И мы успели отреставрировать рисунки. Вы были в зале Юрия Николаевича и успели заметить, какой это тонкий, одухотворённый художник, которому была присуща любовь к окружающим предметам. Вы все обратили внимание на композицию «Чайник и графин», на гостиную Рерихов в Сортавале. Для нас это уже история, по которой мы можем судить не только о семье Рерихов. Ведь наше старшее поколение — свидетели развития искусства, быта и жизни, конца XIX — начала XX века. Многое мы узнавали не из книг, а из разговоров наших родителей. Так что мы можем считать себя живыми свидетелями, а все, что мы здесь видим, есть материальные свидетельства жизни Рерихов, музей которых находится под нашей опекой. И последнее, что я хочу сказать: у нас сейчас находятся 23 работы Юрия Николаевича, из них 5 живописных. Тут висит у нас пейзаж, и я сначала поставила подпись Николая Константиновича, но Людмила Васильевна меня поправила, и сказала, что это пейзаж Юрия Николаевича. В этом раскрывается ещё одна сторона его творчества.
