Самого К.Э.Циолковского подобные проблемы если и волновали, то лишь в минимальной степени. Ведь свои этические императивы он считал выведенными из «естественных начал Вселенной», а потому имеющими как бы принудительную силу для всех. Кроме того, ограничение размножения или уничтожение примитивных форм жизни должно происходить «по возможности без мучений», «милосердно» и т.д. Наконец, уничтожение «примитивной животной жизни» - в её же собственных интересах. «Хорошо ли это, не жестоко ли?» - спрашивал К.Э.Циолковский. Но помимо вмешательства высшего разума «мучительное самоистребление животных продолжалось бы миллионы лет, как оно и сейчас продолжается на Земле. Человеческое же вмешательство в немногие годы, даже дни, уничтожает все страдания и ставит вместо них разумную, могущественную и счастливую жизнь. Ясно, что последнее в миллионы раз лучше первого»[13].
Итак, если предлагаемая реконструкция императивов этики К.Э.Циолковского адекватно выражает её смысл, то именно этика любви и морального долга перед сущностями вне человека, и приводит к планам преобразований, которые содержатся в космической философии. Заметим, что они не только не выводятся из науки, но и противостоят современным экологическим идеям о необходимости сохранения разнообразия видов, природного равновесия и т.д.
Тем не менее, этика К.Э.Циолковского, как вся его космическая философия, не устаёт поражать нас всё новыми и новыми парадоксами. Пусть не покажется фантастикой, но в любви к атомам-духам, долгу перед ними и стремлении достигнуть для этих атомов «блаженного существования» проявляется в каком-то до неузнаваемости трансформированном виде нечто вроде «благоговения перед жизнью», т.е. этического императива А.Швейцера. Таким образом, антиантропоцентристская по своему духу этика К.Э.Циолковского может оказаться полезной для разработки экологической этики, перерастающей сейчас в одну из парадигм современной культуры.
Но в целом императивы этики К.Э.Циолковского пока не находят в культуре наших дней какого-либо отклика, остаются нереализованными. Нашего современника трудно убедить в том, что его долг – следовать «ощущениям» атома-духа, предпринимая поистине сверхчеловеческие и крайне аморальные усилия по преобразованию мира. В моде сейчас – совсем другие императивы.
Как возможна «непрерывная радость» в посмертной жизни?
Вот ещё один парадокс, над которым не мешает задуматься нам, исследователям этики К.Э.Циолковского. Каждому человеку космическая философия обещает в посмертной жизни «непрерывную радость», «никогда не кончающееся счастье»[4]. Это отметил и один из давних читателей «Монизма Вселенной». «Ваше обещание всем, безразлично и добрым и злым, одинакового счастья, одинаковой судьбы не есть ли нарушение справедливости и не может ли побудить к развитию и распространению разнузданности и тайных преступлений, - писал он К.Э.Циолковскому. – Я думаю, что это так, и вот почему я сторонник религии…»[5]. Но весь контекст космической философии свидетельствует, во-первых, о том, что «автоматического», так сказать, «гарантированного» счастья не будет (К.Э.Циолковский подробно объясняет почему), и, во-вторых, речь идёт о счастье атомов-духов, а не человеческих индивидов, которые после жизни исчезают бесследно. Но и для атомов-духов, и для человека «счастье», «блаженство», «радость» возможны лишь при условии непрерывных преобразований космоса. Предоставленная же самой себе космическая жизнь скатывается к несовершенству. При желании можно это считать ещё одним противоречием в смысловой канве космической философии.
Не возникает ни тени сомнения, кого имел в виду К.Э.Циолковский, когда писал: «… Я боюсь, что вы уйдёте из этой жизни с горечью в сердце, не узнав от меня (из чистого источника знания), что вас ожидает непрерывная радость …Я хочу привести вас в восторг от созерцания Вселенной, от ожидающей всех судьбы, от чудесной истории прошедшего и будущего каждого атома. Это увеличит ваше здоровье, удлинит вашу жизнь и даст силу терпеть превратности судьбы. Вы будете умирать с радостью в убеждении, что вас ожидает счастье, совершенство, беспредельность богатой органической жизни». Эти выводы «более утешительны, чем обещания самых жизнерадостных религий»[4]. Конечно, он имел в виду своих читателей. Подобные высказывания, довольно частые у К.Э.Циолковского, были приняты, что называется, «на веру» некоторыми исследователями, которые оценили его этику как оптимистическое учение. Но сомнения всё же возникают: как и, главное, для кого возможна эта «непрерывная радость»? Мы видели, что вовсе не для человека, а все для того же атома-духа.
В самом деле, субъективную бесконечность и непрерывность жизни ощущает атом-дух, для которого просто не существует времени, которое он проводит вне живых организмов. Выходит, что именно он «непрерывно счастлив». Человек же не вечен, хотя и может радикально продлить свою жизнь – возможно, вплоть до практического бессмертия. Целостность субъективного мира человека обеспечивается его воспоминаниями. Но сохраняются ли они после смерти, будет ли человек после смерти тем же самым, будет ли он помнить своих родственников, знакомых? Этическая концепция К.Э.Циолковского отвечает однозначно: нет. «Когда говоришь об этом людям, то они оказываются недовольны. Они непременно хотят, чтобы вторая жизнь была продолжением предыдущей. Они хотят видеться с родственниками, друзьями, они хотят пережитого. «Неужели я никогда не увижу жены, сына, матери, отца, - горестно восклицают они, - тогда лучше не жить совсем. Одним словом, ваша теория меня не утешает»[4]. К.Э.Циолковский возражает своим оппонентам следующим образом: «Но как же вы можете видеть своих друзей, когда они – создание вашего мозга, который будет обязательно разрушен. Ни собака, ни слон, ни муха не увидят своего рода по той же причине. Не составляет исключение и человек. Умирающий прощается навсегда со своей обстановкой. Ведь она у него в мозгу, а он расстраивается. Она возникает, когда атом снова попадает в иной мозг. Он даст и обстановку, но иную, не имеющую связи с первой.
