Опираясь на опыт мыслителей-космистов, попытаемся прояснить природу Культуры. Она возникает с появления сознательных форм вещества в биосфере. Качественный этап становления культуры, как среды формирования ноосферы, определяется преобладанием сознательной творческой деятельности человека.
Пользуясь научной терминологией космистов, можно считать, что энергия разумной человеческой деятельности за многие века эволюции участвовавшая в преобразовании природы, создала новую, тонкую оболочку Биосферы, которая в высших своих проявлениях выступает в формах «духоматерии». Именно эта наиболее одухотворенная материя и создает живую ткань культуры.
В.И.Вернадский, базируясь на введенном им понятии «биогеохимическая энергия», пытался приблизиться к описанию возникновения культурной реальности через градацию эволюционирующих состояний этой энергии: «Эта новая форма биогеохимической энергии, которую можно назвать энергией человеческой культуры или культурной биогеохимической энергией, является той формой биогеохимической энергии, которая создает в настоящее время ноосферу». (В.И.Вернадский «Философские мысли натуралиста. М. «Наука» 1988. с. 131-132). И далее: «Создание на нашей планете культурной биогеохимической энергии является основным фактором в ее геологической истории. Оно подготовлялось в течение всего геологического времени. Основным, решающим процессом здесь является максимальное проявление человеческого разума. Но по существу это неразрывно связано со всей биогеохимической энергией живого вещества». (В.И.Вернадский, там же, с. 133-134). Носителями и выразителями этой энергии являются люди: «В мире реально существуют только личности, создающие и высказывающие научную мысль, проявляющие научное творчество — духовную энергию». (В.И.Вернадский «Избранные труды по истории науки». М. Наука. 1981. с. 231-233).
Ради справедливости нужно отметить, что при всей своей гениальности В.И.Вернадский, создав основные черты новой картины мира, тем не менее, не смог преодолеть качественный барьер, отделяющий старую парадигму от новой. Этим барьером, к «взятию» которого Вернадский подошел вплотную, является ответ на вопрос об энергетической природе мысли. Вернадский пишет, — «Здесь перед нами встает загадка. Мысль не форма энергии. Как же может она изменять материальные процессы? Вопрос этот до сих пор научно не разрешен. Его поставил впервые американский ученый, родившийся во Львове, математик и биофизик Альфред Лотка. Но решить его он не мог. Как правильно сказал некогда Гете (1749-1832), не только великий поэт, но и великий ученый, в науке мы можем знать, только, как произошло что-нибудь, но не почему и для чего». (В.И.Вернадский «Несколько слов о ноосфере». Цит. по кн. Русский космизм. М. 1993. с. 309).
Не случайно В.И.Вернадский вспоминает здесь Гете, ибо логики научного аппарата обобщений не достаточно для этой загадки создателю учения о Биосфере и Ноосфере. Для разрешения вопроса, без ответа на который, не понять жизненную природу и саму суть возникновения организма Ноосферы, Вернадский, может быть подсознательно, обращается к духовному синтезу гения Гете. В одной из своих работ, Вернадский даже отмечал его удивительные способности, которые, тоже являлись результатом деятельности высокоразвитой психической энергии. «Мы увидим, что Гете чувствовал природу, как живую, — писал В.И.Вернадский. — Природа для него была область жизни, т.е. биосфера. За пределы биосферы можно выходить только мыслью и взором — взором и мыслью в звездное небо, мыслью в недра планеты. Пантеистическое чувство, охватившее Гете, конкретно не выходило за пределы биосферы. В одном месте своих сочинений Гете указывает о своем переживании: находясь на гранитной вершине Брокена на Гарце через гранитную почву, на которой он стоял, он чувствовал излияние на него внутренности ядра планеты». (В.И.Вернадский. Избранные труды по истории науки, «Мысли и замечания о Гете как натуралисте», М. Наука, 1981. с. 264). И далее он отмечал: «Гете — синтетик, а не аналитик, великий художник, чрезвычайно ярко чувствовал единство — целое природы, т.е. биосферы, как в ее целом, так и в отдельных ее проявлениях. Это ярко сказывалось в течение всей его долголетней жизни. Очень характерно для Гете, что его целое не было механически прочным, как мог проявляться современникам мир всемирного тяготения. Это было вечно изменчивое, вечно подвижное, в частностях неустойчивое равновесие, не механизм, а организованность». (Там же с. 286. 1938-(1944) г.).
Можно утверждать, что В.И.Вернадский давно мучился разрешением этого вопроса об энергетической природе мысли. Не случайно он обращался за советом к восточной философии буддизма и веданты. Известный буддолог, Ф.И.Щербатский, друг В.И.Вернадского, так отвечал ему в одном из писем: «То, что Вам нужно, т[о] е[сть] «биохимическая энергия», вероятно, соответствовала бы индийскому понятию о карме; это всеобщая пружина бытия, Бергсоновской elon vital.» (Письмо Ф.И.Щербатского — В.И.Вернадскому <Тверь>, 30 июля 1931 г. ААН. Ф.518, оп. 3, д. 1896, лл. 8-9. Автограф). Кроме этого принципиальным в понимании природы мышления самого Вернадского является его уважение к высшей форме философии всеединства Адвайта - Веданте, знания о которой он почерпнул, знакомясь с трудами Свами Вивекананды. Важно отметить, что обращается он к этой религиозно-философской системе в контексте, характеризующем энергетические проявления мысли: «Созданная в течение всего геологического времени, установившаяся в своих равновесиях биосфера начинает все сильнее и глубже меняться под влиянием научной мысли человечества. Вновь создавшийся геологический фактор — научная мысль — меняет явления жизни, геологические процессы, энергетику планеты... Прежде всего, это видно в том, что ходу научной мысли свойственна определенная скорость движения, что она закономерно меняется во времени, причем наблюдается смена периодов ее замирания и периодов ее усиления. И в новой, и в старой индусской мысли есть философские течения, ничем не противоречащие нашей современной науке (меньше ей противоречащие, чем многие философские системы Запада), как, например, некоторые системы, связанные с Адвайта - Ведантой» (В.И.Вернадский «Размышления натуралиста». М. 1977. с. 111).
