"Когда ее забрали в июле 1949 года, то в мастерской на улице Стабу остался отлитый в гипсе бюст Александра Пушкина, она готовила его к юбилейной дате поэта... Мечтала отлить в бронзе... В то время я был дружен с народным артистом Русской драмы, пушкинистом Юрием Юровским. Он охотно приобрел у меня эту скульптуру и пообещал, когда вернется автор, вернуть ее..." Прощаясь с Георгием Ивановичем, я выразила уверенность, что Эльза непременно "вернется" к нему...
- О, вы, юное дитя, еще не знаете свою подругу, - сказал он грустно, улыбнувшись. – Эльза не умеет прощать, но она умеет красиво "уходить" без ссор, упреков и даже без предупреждения... Вот так просто, однажды вернувшись в свою мастерскую на улице Суворова, я не застал ни ее, ни ее вещей и даже записки с адресом... Вот так, а глубокий след в душе оставила на всю жизнь...
В июле 1955 года Эльза Карловна появилась на пороге нашей рижской квартиры... Появилась налегке – в тапочках. "С прошлым, тем более лагерным, необходимо прощаться без сувениров", - объяснила она – и, увидев на своем старинном серванте лагерную скульптуру "Мать с ребенком", да еще с приклеенной головой (посылку, очевидно, проверяли!), Эльза решительно заявила: "Ее следует выбросить – долой с глаз"... Но тут заступилась моя мама: "Это мой дорогой подарок..."
До получения документов (мне – об амнистии, Эльзе – о реабилитации) мы жили на улице Райниса в квартире репрессированных в 1941-м родственников мамы нелегально. Но никто из моих кузин, боявшихся любого звонка в дверь, не протестовал. Эльза была из того же сословия, что и их родители, и к ней они относились с особым уважением и более того – она всегда была почетным гостем за их праздничным столом...
В 1957 году из Амурской области вернулась осиротевшая семья сестры. Вернулась с прибавлением семейства – родилась дочь Ирена – общительный, жизнерадостный ребенок... "Боже мой, как постарела моя Риташа! – сокрушалась Эльза - Но где жить? – Моя мама предложила "пока суть да дело" ночевать у нее в служебной комнатушке на Рижском взморье (мама работала в доме отдыха в Майори на улице Лиенас 9).
Помню, как меня послали в детдом к Рите, чтобы сообщить о приезде матери. После этого сообщения я Риту такой никогда не видела. Молчаливая, сдержанная в эмоциях, она от радости смеялась и плакала, громко оповещая своих подруг: "Мама приехала... Моя мама приехала!"
А потом начались тяжелые будни. После получения реабилитации "со всеми правами на жизнь" Эльзе не вернули ее прежней квартиры на улице Стабу 14 и не предоставили взамен другой. Первое время она не получала даже пенсии. А в темной 16-метровой комнате на улице Райниса, где мы ютились втроем, да еще рыже-белый строптивый спаниель Ромэо, о творческой работе трудно было думать. И все же Эльза в этих условиях создала мой барельефный портрет "Девушка с косой" и начала второй в фарфоровой глине...
На бульваре Райниса Эльзу посещали вернувшиеся из лагерей рериховцы: Катрина Драудзинь, Мильда Риекстинь-Лицис, поэт Рихард Рудзитис. Сюда пришел и мой будущий муж Янис Карклинь. В первом браке он был женат на двоюродной сестре Эльзы – Ирме и проходил с Эльзой по одному делу Рериховского Общества, отбывая наказание в лагерях Средней Азии... Янис Янович пригласил нас в оперу на премьеру "Пиковая дама", объявив, что он "попал с корабля на бал" – то есть утром сошел с поезда, а вечером занял свое место среди контрабасистов – радовался, что коллеги сохранили ему инструмент... И профессор Леонид Вигнер позаботился о предоставлении ему жилой площади...
Жизнь налаживалась. Эльзу Швалбе восстановили в Союзе художников, назначили маленькую, но персональную пенсию, появились и госзаказы на скульптуру малой формы. Только с квартирой и мастерской не повезло. После моего замужества в 1958 году она сменила ряд неблагоустроенных комнат в разных районах Риги, а творчески работать могла лишь в Юрмальском Доме творчества художников. Образовалась и жизнь семьи Маргариты Карловны: она получила вызов от родственников покойного мужа из Германии. К этому времени Рита с отличием получила среднее образование в Риге и, хотя с болью в сердце покидала Родину и друзей, но не пожелала расставаться с матерью... Приглашали с собой и Эльзу Карловну, но она не поехала...
Маргарита Карловна предполагала, что сестра осталась в Риге из-за меня, но я думаю, что это не совсем так... Правда, жизнь наша протекала в тесном содружестве. Эльза вникала во все мои личные и творческие дела, была первым читателем и критиком моих искусствоведческих статей и книг, ездила со мной на творческие встречи с редакторами издательств Москвы и Киева. У нас появилось много общих друзей. А в 1988 году к 85 – летию Швалбе в Киеве состоялась организованная мной выставка трех скульпторов Латвии: народного художника Александры Бриедис, Эльзы Швалбе и медалиста-рисовальщика Яниса Струпулиса. Без преувеличения скажу, что произведениям Эльзы Карловны, как станковой скульптуры, так и миниатюрам и медалям – витринному искусству, было уделено особое внимание. На вернисаж пришли выдающиеся деятели украинской культуры, редакторы многих журналов и газет... Я радовалась не меньше Эльзы... Приехала она на открытие выставки на костылях, поэтому и для ее устройства в гостинице и в транспорте было все сделано от "щирой украинской души". Потом эта выставка побывала в Житомире и во Львове, и всюду о ней писали прекрасные рецензии. Был также и видеофильм, не говоря уже о восторженных выставочных отзывах.
