Увлеченность спиритуалистическими феноменами Америкой представлялась Махатмам серьезным препятствием на пути духовного роста, поскольку в том виде, как она тогда существовала, она погружала человеческое сознание в сферу животного психизма, разрушающего своими таинственными силами организм людей. Блаватская должна была объяснить в первую очередь своим друзьям и единомышленникам, что "спиритические феномены, не подкрепленные философией оккультизма, чреваты опасностью и вводят в заблуждение... Всякое действие, которое медиумы совершают при помощи духов, другие могут совершать и без их помощи, посредством силы воли. Каждый, кто обладает способностью, не покидая телесной оболочки, действовать посредством органа астрального тела, может читать мысли, вызывать звон колокольчиков, заставлять мебель постукивать и проявлять физические феномены".
Началась упорная борьба с догмами американских спиритов. По этому поводу Е.П.Б. писала в альбоме: "Приказано начать рассказывать широкой публике правду о спиритических явлениях и их медиумах. С этого момента начинаются мои мучения! О, М.! Да исполнится воля твоя!". Она знала, что писала. Правда о спиритических сеансах подготавливала почву, очищая ее, для восприятия теософского учения, это был необходимый этап расчистки места в общественном разуме. Понимая это, Блаватская писала: "Моя священная обязанность – открывать эту правду и разоблачать ложь. Возможно, я приехала сюда на сотню лет раньше, чем нужно. Боюсь, что это так, учитывая современное состояние умов... С каждым днем людей все больше волнуют деньги, и все меньше правда. Мой слабый протест и стремительная воля могут быть бесполезны, но все-таки я готова к великой битве, несмотря на любые последствия. Умоляю вас, не считайте меня слепой фанатичкой... Я пришла к спиритуализму не под влиянием обманщиков медиумов, этих ничтожных инструментов неразвитых Духов нашей сферы древнего Гадеса... Много лет назад я, наконец, удовлетворила страстные стремления своего ума Теософией, преподнесенной мне Ангелами".
Упасике было трудно: приходилось напряженно работать над собой и одновременно отбиваться от толпы враждебных фанатиков-спиритов, церковников и многих им подобных. А между тем надо было на что-то жить. Сре дств вс егда не хватало. Елена Петровна не являлась богатой аристократкой, и на жизнь зарабатывала сама. В Америке изготавливала на продажу искусственные цветы (они пользовались успехом), рисовала рекламные картины, умела исполнить красивые орнаменты тиснением по коже. Вспоминая Париж, Е.П.Б. рассказывала, как расписывала фрески на стенах апартаментов императрицы Евгении. Что же касается периода литературных трудов, то, работая над "Разоблаченной Изидой" Е.П.Б. не выходила из дома по пять месяцев. Для нее было в порядке вещей трудиться по 17 часов в день.
В последнее десятилетие Елена Петровна как-то особенно тосковала по России, своей далекой Родине, вдали от которой прошла ее жизнь.
"Я знаю, – писала она, – что обречена умереть здесь в одиночестве, подобно собаке, в окружении своих учеников, которые, конечно, хорошие люди, но не слишком глубокие, и рядом со мной не будет ни единой русской души. Я также знаю, что никогда больше не увижу ни свою страну, ни своих близких". "Я бы очень хотела перед смертью увидеть и услышать русского человека, честное слово, я начинаю тосковать по Родине и ужасно хочу увидеть свою страну".
Печальные мотивы в письмах Блаватской соседствуют с озорными и насмешливыми. Вообще говоря, чувство юмора – особое явление среди феноменов, производимых Е.П.Б. Это качество характеризует и ее, и Махатм совсем не как "ученых сухарей и иссохших моральных мумий". Но следует помнить, что сарказм Елены Петровны был адресован исключительно самой себе, и никогда – другим людям. Так, в письме генералу Липпитту мы находим: «Законы вежливости требовали, чтобы я ответила немедленно, но я была так раздражена и чувствовала себя такой больной (или лучше сказать, чувствовала себя больной и потому была так раздражена), что отчитала Олькотта, попыталась сделать посмешищем Б. – повздорила с Джоном, закатила кухарке истерику, и, постаравшись таким образом всем угодить, отправилась спать». «Шип, не будучи теософом, приходил сюда вчера вечером, и грел свои колени у холодной плиты, а свое сердце – в созерцании моих классически прекрасных черт. Говорит, что... намерен написать настоящую "камею" в честь Е.П.Б., а Вы, насколько я понимаю, стремитесь написать биографию? Ну, и кто ж, черт возьми, может помешать Вам ее написать? Пишите, что я родилась в трех различных местах, в двух отличающихся друг от друга моментах времени на протяжении последних четырех веков, от семи матерей и половинки отца. Отметьте, что мне между 273 и 19 годами, и нос – самая классическая черта моей френологии. Вы также можете добавить, что вышеупомянутый "хобот", выполнявший в момент моего рождении (или, точнее, моего "последнего рождения") какую-то другую задачу, не смог явиться in propria persona, оставив вместо этого свою "визитную карточку" на моем классическом лице. Напишите, что меня воспитала астраханская калмычка, а великодушно вырастили и выкормили верблюды и кобылы правителя этих калмыков. Хана Тореца Ворчай-Тунге Чучмек-Зуру.
