Вопросы так называемых чудесных проявлений, в число которых входят различные психические и природные феномены, целителъство, левитация и т.д., всегда привлекали внимание людей. Не меньший интерес к такого рода явлениям мы наблюдаем и сегодня. Однако мало кто задумывается над тем, какие причины лежат в основе подобных «чудес», насколько они могут быть благодетельными или опасными. Разобраться в этих вопросах помогает подборка, составленная на основе фрагментов книги Елены Петровны Блаватской «Разоблаченная Изида».
О том, как писалась «Разоблачённая Изида»
Однажды летом 1875 года Е.П.Б. показала мне несколько страниц рукописи, которую она написала, и сказала: "Я написала это вчера вечером "по приказу", но я не знаю, на кой чёрт это нужно. Может быть, это для газетной статьи, может быть, для книги, может, вообще ни для чего; как бы то ни было, я сделала, как мне приказали". И она спрятала это в ящик письменного стола, и некоторое время об этом ничего не говорилось. Но в сентябре... она поехала погостить к своим новым друзьям — профессору Корсону из Корнеллского университета и его супруге, и работа была продолжена. Она сообщила мне в письме, что это будет книга об истории и философии восточных школ и их связи с современными школами. Она добавила, что пишет о таких вещах, которые никогда не изучала, и приводит цитаты из книг, которые никогда не читала. И что для проверки точности цитирования профессор Корсон сравнил её книгу с классическими текстами из библиотеки университета и обнаружил, что всё процитировано совершенно правильно.
После возвращения в город она не проявляла особого трудолюбия в отношении этого дела, занимаясь рукописью лишь время от времени... но через месяц или два после создания Теософского общества мы с ней сняли два гостиничных номера на 34-й стрит, она на втором, а я на третьем этаже, и с той поры работа над рукописью "Изиды" продолжалась без перерывов или отвлечений до самого завершения в 1877 году. <...>
Наблюдение за работой Е.П.Б. было редкостным и совершенно незабываемым переживанием. Обычно мы сидели напротив друг друга за одним большим столом, и я мог видеть каждое её движение. Её перо летало над страницей, и вдруг Е.П.Б. неожиданно останавливалась, смотрела в пространство ничего не выражающими глазами ясновидящей на что-то невидимое, находившееся в воздухе перед ней, и начинала переписывать на бумагу то, что она там видела. По окончании цитаты её глаза принимали прежнее естественное выражение, и она продолжала писать до тех пор, пока у неё не возникала снова потребность для подобного перерыва. <...>
...Рукопись, выходившая из-под руки Е.П.Б., временами имела совершенно различный вид. Хотя почерк имел всегда один определённый характер, так что каждый, кто был знаком с её почерком, мог сразу узнать каждую страницу как написанную Е.П.Блаватской, однако, если присмотреться повнимательнее, можно было обнаружить, по крайней мере, три или четыре разновидности одного стиля, и каждый из них присутствовал на нескольких страницах подряд, далее уступая место какому-то иному варианту каллиграфии... Стиль, присущий работе целого вечера или его части, внезапно уступал место другому стилю, который, в свою очередь, использовался в течение оставшегося вечера... Один из этих почерков Е.П.Б. был очень мелким, но ясным; другой — крупным и размашистым; ещё один — чётким, среднего размера и очень легко читаемым; а ещё один — корявым и трудноразличимым, с буквами "а", " х " и "е", которые имели какую-то странную, иноземную форму.
Английский язык различался у этих странных стилей самым коренным образом <...>
Наиболее совершенными из всех были рукописные страницы, написанные для неё, пока она спала. Начало главы о цивилизации древнего Египта (том I, глава XIV ) является иллюстрацией к этому. <...>
Писала ли она "Изиду" так, как способен это делать обычный спиритический медиум?.. Я даю ответ: "Совершенно точно, что нет" <...> Я был знаком с медиумами самыми разными: которые говорили, впадали в транс, писали, проявляли различные феномены, исцеляли, обладали ясновидением и были способны материализовать предметы; я видел их в работе, посещал их сеансы и наблюдал проявления того, чем они владели или что владело ими. Случай Е.П.Б. не был похож ни на один из них. Она могла делать практически всё то же самое; но она делала это по своей воле и для собственного удовольствия, днём или ночью, без обозначения "кругов", без выбора свидетелей или предъявления каких-то обычных для таких дел условий. Кроме того, я к тому же собственными глазами наблюдал, по крайней мере, некоторых из тех людей, которых я видел в астральном теле в Америке и Европе, после этого живыми и во плоти в Индии; я говорил с ними и дотрагивался до них <...> Один из её Alter Ego, из тех, кого я впоследствии встречал лично, носил большую бороду и длинные усы, которые, на раджпутский манер плавно переходили в бакенбарды. Он имел привычку постоянно дёргать за усы в моменты глубокой задумчивости: он делал это механически и бессознательно. И вот, бывали такие мгновения, когда личность Е.П.Б. растворялась и она была "кем-то другим", и при этом я наблюдал за её рукой — она как будто дёргала и скручивала усы, которые совершенно определённо отсутствовали — их не было видно на верхней губе Е.П.Б., и в её глазах было то отрешённое выражение до тех пор, пока, наконец, она не возвращалась в мир реальных вещей, но усатый Некто иногда бросал на меня взгляд, заметив, что я наблюдаю за ним, поспешно отдёргивал руку от лица и продолжал работу над рукописью. Затем, там был ещё другой Некто, который настолько ненавидел английский, что никогда не разговаривал со мной ни на каком другом языке, кроме французского: у него был тонкий артистический талант и страсть к разным механическим приспособлениям. Ещё один слонялся то тут, то там, царапая что-то карандашом и выливая на меня поток из десятков рифмованных страниц, в которых выражались иногда тщательно вуалированные, а иногда юмористические идеи. Так что каждый из этих нескольких Некто имел свои собственные чётко различимые особенности, по которым их было так же легко узнать, как вы узнаёте своих самых обыкновенных знакомых и друзей. Один был весельчаком, любителем занимательных рассказов и весьма остроумным Некто; другой был само достоинство, его отличала сдержанность и эрудиция. Один был тихим, терпеливым и всегда готовым помочь, а другой — вспыльчивым и иногда совершенно истощённым. Один Некто всегда был готов привести для меня философское или научное объяснение тех предметов, которые я должен был записать, проделывая феномены ради моего наставления, в то время как при другом Некто я не смел даже и упомянуть о подобном <...>
