Теперь необходимо предельно чистое помещение с аппаратурой, изолированной от пыли и от влияния колебаний температуры. В жалком продуваемом со всех сторон сарае носится пыль с частицами железа и угля, которые примешиваются к старательно очищенным продуктам переработки, это приводит Мари в отчаяние. У неё болит душа от ежедневных происшествий такого рода, попусту отнимающих и время, и силы.
Пьеру так надоела эта бесконечная борьба, что он готов отказаться от неё. Препятствия в работе по выделению чистого радия казались непреодолимыми. Разве нельзя возобновить работу позднее, в лучших условиях? Пьер Кюри выходит из себя. Он советует Мари сделать передышку.
Но Пьер не учёл характера своей жены. Мари хочет выделить радий, и выделит. Она не обращает внимания ни на переутомление, ни на трудности, ни на пробелы в своих знаниях, усложняющие её задачу.
В 1902 году, спустя сорок восемь месяцев с того дня, когда супруги Кюри заявили о вероятном существовании радия, Мари, наконец, одерживает победу. Ей удалось выделить один дециграмм чистого радия и установить его атомный вес, равный 225.
Неверующим химикам – такие ещё оставались – пришлось только склониться перед фактами и перед сверхчеловеческим упорством этой женщины. Теперь радий получил официальное признание.
9 часов вечера. Уложив спать дочку, Мари начинает подшивать новый фартучек для Ирен. Но в этот вечер она не в состоянии сосредоточить свое внимание. Нервничая, Мари встаёт и откладывает в сторону работу. И вдруг говорит:
– А не пойти ли нам туда?
Просительная интонация в её вопросе оказывается лишней, потому что Пьеру также не терпится пойти в сарай, откуда они ушли два часа тому назад.
Радий, капризный, как живое существо, притягательный, как любовь, зовёт их к себе, в своё жилище, в их убогую лабораторию...
Рабочий день выдался трудный, и было бы разумнее для двух учёных дать себе отдых. Но Пьер и Мари не всегда разумны... И вот они в своих владениях, в царстве своей мечты.
– Не зажигай света, – говорит Мари. И добавляет тихо: – Помнишь день, когда ты сказал: «Мне бы хотелось, чтобы у радия был красивый цвет».
Действительность, уже несколько последних месяцев восхищающая Мари и Пьера, превзошла все ожидания. У радия есть нечто важнее, чем красивый цвет: он излучает свет! И среди тёмного сарая стеклянные сосудики с драгоценными частицами радия, расставленные, за отсутствием шкафов, просто на столах, на прибитых к стенам дощатых полках, сияют голубоватыми фосфоресцирующими силуэтами, как бы висящими во мраке.
– Гляди... гляди! – шепчет Мари.
Она осторожно продвигается вперёд, нащупывает рукою плетёное кресло и садится. В темноте, в безмолвии, два лица обращены к бледному сиянию, к таинственному источнику лучей – к радию, их радию! Наклонив корпус вперёд, с напряжённым лицом Мари сидит в том же положении, как и час тому назад у изголовья своего заснувшего ребёнка.
Рука друга тихо гладит её по волосам.
Навсегда запомнится ей этот вечер...
Пьер и Мари жили бы вполне счастливо, если бы в жаркий бой с природой, какой они вели на поле битвы их жалкого сарая, могли вложить все свои силы.
Увы! Им приходится вступать в бои другого рода и терпеть в них поражения. Пока у четы Кюри не было детей, пятисот франков хватало на домашние расходы. Но после рождения Ирен Пьеру и Мари пришлось предпринимать поход за новыми денежными средствами. Трудно себе представить что-нибудь более прискорбное, чем те неловкие и неудачные попытки, какие делали два крупных учёных, стараясь добыть нехватающие им две-три тысячи в год. Дело было не в том, чтобы просто получить какую-нибудь незначительную должность и покрыть этим дефицит. Работать в лаборатории было для Пьера более необходимо, чем есть или спать. Но его служебные обязанности в институте поглощали большую часть времени. Нельзя было брать на себя новые нагрузки, а наоборот, требовалось уменьшить уже существующие. Как тут быть?
Выход из положения мог бы быть совсем простым. Если бы Пьера назначили профессором в Сорбонне (а сделанные им работы, совершенно очевидно, давали ему право на это место) он получал бы десять тысяч франков в год, читал меньше лекций, чем в институте, а его знания обогащали бы студентов и подняли престиж университета. А если бы эта профессура была дополнена лабораторией, Пьеру было бы нечего просить у провидения. У него лишь два желания: профессорская кафедра для обеспечения своей семьи и для обучения молодых физиков, затем лаборатория, оснащённая электрическим и техническим оборудованием, с местами для нескольких ассистентов, сравнительно тёплая зимой...
Безумные требования! Кафедру Пьер получит лишь в 1904 году, когда о нём заговорит весь мир. Лабораторию же он так и не получит до конца жизни. Гениальных людей смерть настигает раньше, чем их успевают признать власти.
Пьер, рожденный, чтобы раскрывать таинственные явления природы, чтобы бороться с противостоящей ему материей, оказывается несуразным, когда надо добиться какого-либо места. Первый минус: он талант, а в условиях личной конкуренции это вызывает тайную, непримиримую враждебность. Он невежда в области интриги, всяких комбинаций... Самые бесспорные его заслуги бесполезны, он не умеет пускать их в ход.
В 1898 году открылась кафедра физической химии в Сорбонне. Пьер решает ходатайствовать о предоставлении этой кафедры ему. По справедливости такое назначение напрашивалось само собой. Но... некоторые дотошные профессора утверждают, что его работы, опубликованные за последние 15 лет, имеют лишь косвенное отношение к физической химии. Кандидатура Пьера отклонена. Проходят месяцы, а ни одного интересного места не освобождается, и супруги Кюри, всецело увлечённые работой по исследованию радия, предпочитают жить, перебиваясь, вместо того, чтобы терять время, ожидая в приемных.
Однако же – и это надо подчеркнуть – они не унывают и не жалуются на судьбу. Пьер переходит, наконец, на лучше оплачиваемое место преподавателя в Институт физики, химии и естественных наук, рядом с Сорбонной. Мари выставляет свою кандидатуру на место преподавательницы в Высшей нормальной школе для девиц в Севре, близ Версаля и проходит по конкурсу.
Приход в октябре 1900 года в Севрскую высшую нормальную женскую школу женщины-профессора был сенсационным явлением.
Молодая женщина, невероятно застенчивая, стремившаяся всю жизнь оставаться в тени, Мари Кюри вызывает теперь, после открытия радия, любопытство всех окружающих. И именно ей выпало открывать новые пути другим женщинам.
Мари Кюри помогала студенткам севрской школы не только в научном плане. Обладая острым чувством справедливости, она использовала весь свой авторитет, чтобы обеспечить воспитанницам примерно такие же условия, в каких находились студенты Высшей нормальной школы. В то время как по окончании этой школы учащиеся должны были просто сдавать экзамены, студенткам севрской школы предлагалось ещё в конце второго года обучения держать конкурс на право преподавания в средних женских учебных заведениях. Не выдержавшие конкурса были вынуждены покидать севрскую школу и снова готовиться к повторному прохождению конкурса на следующий год, уже за собственный счёт и подчас в значительно худших условиях. Мари Кюри вместе с Полем Аппелем были теми профессорами школы, которые добились отмены этого несправедливого правила.
