Много выстрадавшая душа, наконец, сбросила свою физическую оболочку. Через бесчисленные огни испытания она проходила, и каждое новое пламя было всё более сокрушающим. В этом смысле жизнь Перикла хотелось бы сравнить с примером библейского праотца — Иова. В древних писаниях мы читаем, что чистого сердцем, правдивого и богобоязненного мужа Иова Бог положил испытать: сохранит ли он также в самых тяжких страданиях свою душевную чистоту и преданность Богу? И вот — над душой Иова бушует одно бедствие за другим. Чужие войска или ураганы уничтожают его большие богатства. Умирают его дети. И, наконец, он сам тяжело заболевает и его тело разъедается нарывами. Глубоко униженный, как только может быть унижен человек в своих страданиях, Иов всё же не ропщет на свою судьбу. Разве только благо будем получать от Бога, но не зло — спрашивает он. Но когда появляются его друзья, чтобы посочувствовать ему и утешить его, душа Иова, наконец, омрачается и дух его начинает восставать. “Стрелы Всемогущего жгут меня, дух мой пьёт их огни, страсти Господние воюют против меня!” — кричит он, протестуя против своих отчаянных страданий. Тогда друзья бранят его: ”Ты силён в благополучии, но когда бедствия проливаются над тобою, ты ослабеваешь. Так не подобает богочеловеку. И разве человек может быть настолько правдивым и чистым перед Богом, чтобы не нужно было ещё и ещё его испытывать в его скрытых слабостях? Наконец, Иов приобретает ясное понимание смысла своих страданий, смиряется, вместе с тем получает также своё прежнее благополучие и находит созвучие с Всевышним.
Так читаем о чистом сердце Иова. Напротив, возвышенная, богоподобная душа Перикла, в своей бездонной мистерии, ни на мгновенье не потеряла непоколебимой преданности духа и выдержки даже на пороге потустороннего мира. Перикл никогда не добивался первого места в государстве для своей выгоды или выгоды своих друзей, как делали это многие другие вожди и прежде, и в наше время. Будучи абсолютно чужд эгоизма, он знал, что став государственным деятелем, взял на себя особую жертву. Ибо путь великой и чуткой ответственности есть также путь больших трудностей, больших борений и страданий. Кто же среди людей сможет оценить такую жертву? То был крест, который он нёс, а не венок из роз. Чего достиг в конце Перикл? Каждое биение его сердца, каждая мысль, каждый поступок его горели на благо народа, на благо человечества. Вероятно в этом и была его радость, его счастье?! Может быть, были и моменты, увенчанные розами и озарённые лазурным сиянием. И не мало их было иногда. Ибо над жизнью его была соткана радуга дружбы. Незабываемые моменты он переживал также в кружке своих друзей по духу. Там он пламенел идеями, там черпал силы для нового героического труда созидания. Так и его личное счастье получило единую основу и оправдание — в служении.
Великий сеятель щедро сеял золотые зерна. Куда же уносил их ветер? На какой пашне расцветает чудо дальних миров? Кто же придет и снимет урожай алмазных колосьев? Сеятель об этом не думает. Он только дает и благословляет. Сердце его полно великим дарам человечеству.
Демос политически потряс Перикла. Его оболочка сжималась в буре острых ветров. Но она — претворение в жизнь великого человеколюбия. Как апофеоз света, сияет вечно из героического прошлого седой Эллады, имя Перикла.
“Мы должны относиться с уважением к Периклу, — торжественно заканчивает своё свидетельство Плутарх, — не только за его нежный, честный характер, который он сумел сохранить в течение всей обширной государственной деятельности, хотя у него было много врагов, но также за его великую душу: он гордился больше всего тем, что, хотя у него и было огромное влияние, он всё же не поддавался чувству зависти или гнева, и не видел непримиримого врага ни в одном из своих недоброжелателей... Он был кроток и, во всём своём могуществе провёл безупречную жизнь, в которой не было ни одного пятна... народ должен был признать, что не сможет найти другого человека, который был бы так скромен во всей своей серьёзности, и так нежен характером — во всей своей недоступности. Наконец, народ должен был убедится, что власть, которой он раньше завидовал, называл её монархией или тиранией, была спасительная охрана для государства”. Теперь друг возвышенных замыслов Перикла, Аспазия, последняя из старшей плеяды великанов духа, осталась совершенно одна. Ведь величайшая сила женщины — действовать через другую силу, силу активного строителя культуры жизни, через мужчину. Самый дорогой её сердцу ушёл по тому пути, куда присоединились и её великие друзья; далекий, потусторонний мир скрыл огненного титана, который, наверное, и там не перестал пламенеть во благо человечества. Вот она осталась одна, совершенно одна. Был ещё и сынишка - молодой Перикл, детище сердца, но он ведь не понимал бездонную боль матери. Куда направится теперь его дальнейший путь, что случится с ним, она сама ещё не знала.
И даже в эти часы священных страданий, когда в воспоминаниях о великих умерших она переживала будни мистерий, одухотворённые ноющей тоской, даже тогда языки злотолкователей не унимались. Так, в анналах истории сохранилась клевета, что Аспазия будто бы вскоре вступила в брак с каким-то овцеводом. Но как же это возможно, если последний умер несколько месяцев спустя после смерти Перикла. Ах, духовное тупоумие мира, когда же настанет время, когда справедливый суд истории разоблачит и устыдит всех ядовитых клеветников прошлого! Их преступление против культуры неискупаемо. По свидетельству историка Диодора, Аспазия жила потом в Аттике, может быть, где-нибудь в деревне, среди священной, сияющей, солнцем залитой природы Греции. Нет, поистине, великие духи не бывают по-настоящему одиноки. Анаксагор знал Космический Разум, с которым он не только в одухотворенные моменты своей жизни, но постоянно и неизменно был всегда вместе. Сократа успокаивал и давал необычайную силу покрывать все невзгоды улыбкой восторженный голос сердца, его демонион. Без сомнения, и у Перикла был какой-то сверхмировой иерархический Голос, какая-то неразрывная серебряная связь с Всевышним, которые давали его огненному сознанию указы и наполняли его душу миром и позволяли оставаться уравновешенным и выдерживать всё, даже в самые ужасные, с человеческой точки зрения, часы испытания. И поэтому мы не смеем называть трагедией конец его жизни на Земле, это была, скорее, священная драма, драма, мистерия. Ибо трагическое всегда выражает что-то совершенно безнадёжное, безысходность, тупик. Но в Перикле враждебные силы убили только его физическую оболочку, дух его остался свободен и суверенно независим до последнего трепета сердца. Так же как пригвождённый ко кресту своей драматической жертвой спас народы любовью, так и Перикл будущие поколения человечества спас Возвышенной Красотой.
